Материал подготовлен специально для LS независимым аналитиком Александром Юриным.
Казахстанские чиновники очень любят стратегическое планирование – редкий год в Казахстане обходился без анонсирования одного, а то и нескольких стратегических планов, программ развития или концепций. Выпущенные "бумажной индустрией" стратегические документы уже давно никто не считает, а о большинстве из них в скором времени просто забывают. А если высокопоставленные чиновники и отчитываются об их исполнении, то все казахстанцы понимают, что в очередной раз была израсходована значительная сумма бюджетных средств или резервов Национального фонда, но мало кто из граждан страны понимает, как эти расходы отразилось на качестве их жизни.
Результатом последнего порыва казахстанского административно-стратегического креатива, случившегося в конце 2017 года, стало анонсирование Стратегического плана развития РК до 2025 года (План-2025; при подготовке материала использован текст документа, размещенный на сайте министерства экономики). Объем и широта этого документа впечатляют: в нем на 155 страницах было сформулировано свыше 90 задач государственной политики и 163 инициативы по их реализации. Очевидно, что реализация столь грандиозных планов потребует серьезных затрат из государственной казны. Однако содержание документа не дает нам никакого представления о том, каким образом будет контролироваться выполнение этих задач и реализация инициатив. Предполагается, что успешность реализации Плана-2025 будет оцениваться на основе набора "ключевых национальных индикаторов", включающего в общей сложности всего 38 показателей. Несмотря на то, что временной горизонт документа ограничен только 2025 г., планируемые значения этих показателей "отражают целевые результаты, которые должны быть достигнуты к 2021, 2025 и 2050 году". При этом таргетируемые значения показателей не меняются в зависимости от сценариев развития ситуации, разработанных создателями документа, что в целом выглядит довольно странно.
Стоит отметить, что при ознакомлении с содержанием Плана-2025 неизбежно возникают вопросы, связанные с неоднозначностью всех сформулированных в нем задач, инициатив и логики выбора "ключевых национальных индикаторов". Однако особое внимание журналистов и экспертного сообщества привлек только один из "ключевых национальных индикаторов" – валовый внутренний продукт (ВВП) по паритету покупательной способности (ППС) на душу населения, который, по оценкам казахстанских чиновников, должен достигнуть в 2025 году значения в $46,1 тыс. Судя по мнениям, озвученным в СМИ и социальных сетях, с точки зрения большинства казахстанцев, интересующихся состоянием отечественной экономики, такого уровня ВВП по ППС на душу населения выглядит несколько неправдоподобно. В целом же планы казахстанских властей в данном случае дают нам повод попробовать разобраться, что же происходит с ВВП Казахстана в последние годы, и понять, насколько достижимыми являются цели, поставленные казахстанскими чиновниками.
I. Дефляция душевного паритета
Чтобы понять, насколько реалистичной является заявленная казахстанскими чиновниками цель, связанная с достижением уровня среднедушевого ВВП по ППС в $46,1 тыс., стоит сначала разобраться с тем, как рассчитывается этот показатель и что может повлиять на его расчет. ВВП по ППС ежегодно рассчитывается международными организациями – в первую очередь МВФ и Всемирным банком – в целях оценки доли экономик различных стран в мировой экономике с учетом неодинакового уровня цен на одни и те же товары и услуги в различных странах. Логика расчета этого показателя предполагает, что в силу неодинакового уровня цен на схожие товары и услуги в разных странах вклад стран в мировую экономику следует рассчитывать с поправкой на покупательную способность валют этих стран. Единицей измерения ВВП по ППС является условная денежная единица – "международный доллар", курс которого является отношением покупательной способности национальной валюты к покупательной способности американского доллара в США. Сам же ВВП по ППС рассчитывается путем конвертации номинального ВВП в национальной валюте по курсу по ППС, сложившемуся в соответствующем году.
Последнее полноформатное исследование экономик различных стран с учетом ППС проводилось Всемирным банком в 2011 году в рамках "Программы международного сравнения" (InternationalComparisonProgram, ICP). При проведении ICP-2011 был рассчитан курс национальных валют стран-участниц по ППС путем сравнения стоимости определенной корзины товаров и услуг в США и аналогичной корзины в других странах в их национальных валютах в пересчете на долларовый эквивалент. В последующие годы как Всемирный банк, так и МВФ рассчитывали курс по ППС чрез экстраполяцию результатов ICP-2011 путем умножения значения курса по ППС, рассчитанного на основе данных за 2011 г., на частное от деления дефлятора ВВП страны, в которой использовалась соответствующая национальная валюта, на дефлятор ВВП США.
Изначально предполагалось, что расчет ряда экономических показателей с учетом ППС позволит получить более точные оценки размеров экономик развивающихся стран. Однако на практике ВВП, а также уровень потребления товаров услуг в ряде беднейших стран в пересчете по ППС вдруг оказались сопоставимы с аналогичными показателями развитых стран, что явилось основным аргументом для критики оценок состояния экономики с учетом ППС. Некоторые экономисты даже отмечают закономерность: чем ниже уровень жизни в стране, тем больше разница между ее номинальным ВВП и ВВП по ППС.
В целом, оценки ВВП и потребления по ППС могут существенно искажаться в силу влияния двух обстоятельств, одно из которых носит сугубо методологический характер, а второе обусловлено влиянием субъективных факторов. Во-первых, невозможно сформировать такую корзину товаров и услуг, которая точно характеризовала бы структуру потребления в двух разных странах даже с сопоставимым уровнем развития экономики, не говоря уже о странах, экономики которых принципиально отличаются в плане эффективности. На просторах русскоязычного интернета в одном из тематических материалов, автор которого предпочел остаться неизвестным, был приведен упрощенный пример, который, тем не менее, довольно наглядно иллюстрирует природу возникновения искажений при оценке ВВП и потребления по ППС:
"Есть две семьи: Галкины с доходом 200 тыс. руб. в месяц и Петровы, месячный доход которых 50 тыс. руб. Вместо того, чтобы логично заявить, что Галкины в 4 раза богаче Петровых, можно посчитать их семейный ВВП по ППС. Вот что получается: Галкины едят крабовое мясо по 1000 руб. за кг., а Петровы – крабовые палочки за 300 руб. В принципе, товары сопоставимы? Да. Галкины посещают салон красоты и отдают за одну стрижку 1000 руб., а Петровы стригутся в парикмахерской за 250 руб. Но вот электрочайники они покупают одинаковые – за 2000 руб. И так можно сравнивать их корзины потребления до бесконечности. Далее нетрудно вывести некий коэффициент и вполне обоснованно со статистической точки зрения заявить, что Петровы не в 4 раза беднее Галкиных, а, например, только в 1,8 раза. Но изменится ли от этого что-то для Петровых в материальном плане? Конечно, нет".
С другой стороны, МВФ и Всемирный банк рассчитывают ВВП по ППС на основе данных, которые предоставляются национальными статистическим службами. По сути, международные организации не несут никакой ответственности за достоверность предоставляемых статистическими ведомствами отдельных стран данных. По вполне понятным причинам органы статистики некоторых стран в этой ситуации вполне могут манипулировать результатами расчетов, предоставляя некорректные данные о ценах на товары и услуги, входящие в корзину, используемую при проведении базовой оценки, либо занижая дефлятор ВВП в годы, следующие за годом проведения базовой оценки. Кроме того, завышаться может и сам ВВП в номинальном выражении, на основе которого рассчитывается ВВП по ППС.
Оценка ВВП по ППС проводится проводятся Всемирным банком и МВФ один раз в год – самыми "свежими" в настоящий момент времени являются оценки ВВП по ППС, датируемые 2016 г. По итогам этого года номинальный ВВП Казахстана на душу населения составил $7,7 тыс., а ВВП на душу населения по ППС – $25,3 тыс. Номинальный ВВП на душу населения в долларовом выражении к 2016 году весьма ощутимо снизился с пикового значения 2013 года в $13,9 тыс., в то время как ВВП по ППС демонстрирует непрерывный рост с 2010 года. При этом, несмотря на масштабное ослабление тенге в 2014-2016 гг. по отношению к доллару США, курс национального валюты по ППС не демонстрировал резких скачков. В 2016 г. номинальный обменный курс доллара в Казахстане превышает курс доллара к тенге по ППС более чем в три раза (и, по-видимому, после оценки данных за 2017 год, с которой мы сможем ознакомиться весной 2018, картина не изменится существенно). С точки зрения теоретического представления о ППС это означает, что, обменяв доллары на тенге по официальному курсу, мы могли бы приобрести в Казахстане в три раза больше товаров и услуг, чем если бы мы потратили эти доллары в США. Однако теория в данном случае, к сожалению, оказывается очень далека от практики (см. график).
Стоит отметить несколько фактов, наблюдаемых эмпирически и дающих определенное представление о том, насколько адекватны оценки экономических показателей с использованием ППС:
А. В феврале 2009 г. произошла девальвация тенге, в результате которой национальная валюта обесценилась на четверть (курс доллара вырос приблизительно со 120 до 150 тенге за $1). При этом произошло незначительное снижение ВВП по ППС на душу населения (с $18,5 тыс. до $18,4 тыс.) и падение номинального ВВП в долларовом эквиваленте (с $8,5 тыс. до $7,2 тыс.). В то же время в 2014-2016 гг. мы наблюдали совершенно другую картину: на фоне более чем двукратного обесценивания тенге (среднегодовой курс доллара вырос со 152,1 в 2013 г. до 342,2 тенге за $1 в 2016) номинальный ВВП в долларовом выражении вполне логично падал, однако ВВП по ППС рос, как ни в чем не бывало. Одним из вероятных объяснений странного поведения ВВП по ППС в данном случае может быть снижение уровня релевантности официальной казахстанской статистики в текущем десятилетии в сравнении с "нулевыми" годами.
Б. Те, кому доводилось посещать США, скорее всего, отметили для себя тот факт, что многие товары – электроника, одежда, автомобили и проч. – в Америке при более высоком качестве ощутимо дешевле, чем в Казахстане. Субъективный опыт в данном случае выступает свидетельством в пользу того, что пересчет номинальных статистических показателей по ППС искажает реальную картину.
В. Согласно данным Всемирного банка, в 2016 г. номинальный обменный курс доллара по отношению к китайской валюте составил 6,64 юаня/долл., а курс доллара к юаню по ППС оценивался на уровне 3,47 юаня/долл. Таким образом, курс юаня по ППС был в 1,9 раза выше, чем номинальный обменный курс, в то время как номинальный курс тенге был выше его курса по ППС почти в 3,3 раза. С точки зрения теоретического обоснования использования ППС это должно означать, что товары и услуги в Китае будут более чем в 1,5 раза дороже, чем в Казахстане. Опять-таки чисто теоретически, это должно вести к тому, что жителям Поднебесной будет выгодно отовариваться в Казахстане, однако мы не видим в Казахстане толп китайских шоп-туристов – на практике ситуация является диаметрально противоположной. Это обстоятельство свидетельствует в пользу того, что казахстанский ВВП по ППС серьезно завышен (во всяком случае в сравнении с аналогичным показателем Китая).
Как уже было сказано выше, МВФ и Всемирный банк проводили расчет ВВП по ППС различных стран путем экстраполяции оценок, полученных в 2011, с использованием статистических данных о дефляторах ВВП США и оцениваемых стран. Иными словами, при условии корректности данных по номинальному ВВП динамика курса по ППС конкретной страны определяется значением дефлятора ВВП, рассчитанного статистическим ведомством этой страны. Статистические службы отдельных стран вполне могут осознанно завышать ВВП по ППС этих стран, занижая значения дефлятора ВВП. Впрочем, и данные по номинальному ВВП развивающихся стран зачастую вызывают серьезные сомнения.
Дефлятор – это один из показателей статистики цен, характеризующий отношение ВВП текущего года в текущих ценах к ВВП текущего года в ценах базисного (прошлого) года. В учебниках по статистике обычно приводится довольно простоя и доступная для понимания формула его расчета, однако на практике дело обстоит несколько сложнее. Дефлятор ВВП – это сводный индекс, рассчитываемый на основе отраслевых дефляторов, характеризующих изменение цен на продукцию отдельных сегментов экономики. При этом в качестве последних могут использоваться другие индексы цен (индекс цен оптовых продаж, индекс цен экспортных поставок и т.п.), или же они могут вычисляться на основе индексов физического объема. Впрочем, фактически все показатели статистики цен (как и остальные композитные статистические показатели) включают в себя значительное количество различных компонентов – по сути, они представляют собой своеобразный "винегрет", точный рецепт которого фактически всегда остается "за кадром".
С точки зрения общественного мнения казахстанская "официальная" статистика существенно занижает показатели инфляции, причем для подобных оценок имеются вполне объективные основания. Например, в одной из прошлых публикаций мы рассматривали вопрос о том, как может повлиять методология формирования индекса потребительских цен (ИПЦ) на результирующее значение этого показателя, и пришли к выводу о несоответствии "официальной" инфляции реальному росту цен (см. материал "Чем отличаются официальная инфляция и реальный рост цен"). Впрочем, чтобы понять, в чем отличие реального роста цен и "официальной" инфляции, вполне можно пренебречь анализом статистической методологии – для этого достаточно просто время от времени ходить в магазины и на рынки.
К сожалению, размещенные на сайте комитета по статистике методологические материалы не дают возможности полностью понять порядок расчета дефлятора казахстанского ВВП и последовательность используемых в рамках этого процесса процедур. В то же время в силу специфики расчета дефлятора ВВП и ИПЦ считается, что первый из этих показателей занижает реальный уровень инфляции, а второй, наоборот, завышает. Если мы будем исходить из предположения о том, что ИПЦ в Казахстане существенно занижается по каким-либо причинам, то вполне обоснованным будет предположение о существенном занижении дефлятора ВВП, из которого логично следует вывод о завышенном курсе тенге по ППС.
Запланированное казахстанскими чиновниками на 2025 г. достижение уровня ВВП на душу населения по ППС в $46,1 тыс. выглядит на первый взгляд фантастикой даже с учетом того, что по результатам 2016 этот показатель составил $25,1 тыс. Однако при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что эта цель не выглядит столь уж недостижимой – сам показатель является довольно абстрактным и имеет мало чего общего с действительностью, а его достижение зависит не только и даже не столько от проводимой экономической политики, а скорее от задач, поставленных перед государственной статистикой.
II. Нереальный рост
Номинальный ВВП и его динамику можно представить в национальной валюте или же в пересчете на американские доллары – в последнем случае мы получаем возможность провести довольно грубое сравнение размеров экономики Казахстана с экономиками других стран. При этом многие экономисты и чиновники по определенным причинам предпочитают оценивать динамику ВВП с точки зрения так называемого "реального роста" и в той или иной мере игнорируют его динамику в номинальном выражении.
Картина, которую мы видим при наблюдении динамики ВВП в тенговом выражении, кардинально отличается от той, которую мы увидим, если пересчитаем казахстанский ВВП в доллары по сложившемуся обменному курсу. При этом загадочный "реальный рост", о котором в последнее время любят говорить чиновники, будет мало соответствовать динамике ВВП в номинальном выражении. В этой ситуации неизбежно возникает вопрос, какой из показателей, характеризующих ВВП, является более релевантным с точки зрения оценки изменения благосостояния всех казахстанцев.
Номинальный ВВП в тенговом выражении демонстрирует постоянный рост вот уже третий десяток лет – за последнее десятилетие этот показатель вырос приблизительно в четыре раза. Если в 2007 г. объем казахстанского ВВП сложился на уровне около 12,85 трлн тенге, то по результатам 2017, он, по-видимому, превысит отметку в 50 трлн (объем ВВП за I-III кв. 2017 г. превысил 34 трлн тенге; в годовом выражении, т.е. за 4 последовательных квартала, ВВП на конец 3 кв. 2017 г. составил 49,7 трлн тенге). В то же время динамика ВВП в пересчете на доллары выглядела в последние годы совершенно противоположно: достигнув в 2013 г. пикового значения в $236,6 млрд, объем ВВП стал резко снижаться и в 2016 г. составил $137,3 млрд, что лишь немногим выше уровня 2008 г. В 2017 г. картина начала выправляться (во многом благодаря частичному восстановлению цен на нефть и значительным объемам выделения средств из резервов государства), и, судя по данным за I-III кв., по результатам прошедшего года ВВП сложится на уровне $155-$160 млрд, т.е. ниже уровня 2015 г. (см. график).
"Разнонаправленность" динамики казахстанского ВВП в тенговом выражении и долларовом эквиваленте была обусловлена, в первую очередь, динамикой курса национальной валюты. В силу диспропорций в структуре экономики ценообразование в Казахстане достаточно сильно привязано к курсу тенге – значительная часть потребительских товаров либо импортируется, либо производится с использованием импортируемых факторов производства, приобретаемых за иностранную валюту. Те товары и услуги, цены на которые в той или иной мере привязаны к курсу, подорожали вследствие одномоментной девальвации тенге в феврале 2014 года и его масштабного ослабления в 2015-2016 годах, что привело к росту ВВП в тенговом выражении. В то же время сам объем экономики сжался в силу снижения покупательной способности экономических агентов, что вкупе с падением цен на экспортируемое Казахстаном сырье привело к снижению ВВП страны в долларовом выражении.
В то же время некоторые "продвинутые" экономисты категорично утверждают, что номинальные величины якобы не имеют никакого смысла без корректировки на уровень цен, а развитие экономики должно оцениваться исключительно в "реальном" выражении. С этой позиции единственным адекватным показателем, характеризующим динамику ВВП, должен являться его "реальный рост", который выражается через индекс физического объема (ИФО) ВВП. Примечательно, что подобные "продвинутые" экономисты зачастую отождествляют рост благосостояния населения и "реальный рост" ВВП просто потому, что он "реальный".
Динамика номинального ВВП определяется изменением совокупной стоимости товаров и услуг, произведенных экономикой, а темпы роста номинального ВВП определяются изменением как количества товаров и услуг, так и их стоимости. В то же время ИФО отражает (или должен отражать) только изменение совокупного количества товаров и услуг (отсюда и термин "реальный рост") вне зависимости от изменения цен на них. Во всевозможных учебниках и справочниках по статистике приводится довольна простая формула расчета этого показателя (соотношение показателей ВВП двух периодов в ценах базисного периода), однако на практике, как и при расчете дефлятора, здесь имеет место сложная последовательность процедур и расчетов. При этом нужно понимать, что чем более сложным является порядок расчета статистического показателя, тем больше возможностей использовать "креативный" подход при расчете показателя и повлиять "методологически" на конечный результат расчета.
Как и в случае с дефлятором "рецепт винегрета", то есть порядок и совокупность процедур расчета ИФО ВВП, остается неизвестным. На сайте комитета по статистике на удалось найти только утвержденную в 2015 году методику расчета ИФО промышленной продукции. Не углубляясь в ее содержание, можно отметить два довольно важных момента. Во-первых, при расчете ИФО в промышленности применяется "метод, основанный на динамике натуральных показателей по установленному набору (корзине) товаров с последующей поэтапной агрегацией индивидуальных (товарных) индексов в индексы по видам экономической деятельности", т.е. оценивается не вся совокупность продукции, а выборка. Во-вторых, в методике указывается, что "при сложности формирования корзины товаров в натуральном выражении (для отраслей машиностроения, металлообработки, а также услуг, связанных с добычей нефти и газа, услуг по распределению электроэнергии, газа, воды и другие), применяется метод дефлятирования с использованием индекса цен производителей промышленной продукции". Наконец, в-третьих, "в общий объем продукции (товаров, услуг) в стоимостном выражении включаются рассчитанные объемы на неполный охват предприятий и недостоверность (занижение) отчетных данных". Таким образом, результат расчета ИФО промышленности можно "подкорректировать" с чистой совестью, т.е. не прибегая к грубой фальсификации данных, на этапе формирования выборки продукции для расчета ИФО, при дефлятировании через формирование выборки для расчета индекса цен производителей и при "включении в общий объем продукции рассчитанных объемов на неполный охват и недостоверность".
Впрочем, основная проблема заключается не в сложности и запутанности расчета ИФО, как такового, а в неуместности отождествления "реального роста" ВВП и повышения уровня благосостояния населения в условиях сырьевой экономики, которую можно проиллюстрировать упрощенным примером. Рассмотрим некую условную страну, экономика которой специализируется на добыче и экспорте какого-либо сырьевого ресурса. На иностранную валюту (например, доллары), вырученные от продажи этого ресурса, страна импортирует потребительские товары и тем самым обеспечивает приемлемый уровень благосостояния своих граждан. Однако в один прекрасный момент цена на экспортируемый этой страной сырьевой ресурс падает вдвое, после чего эта страна вынуждена девальвировать свою валюту на 100%, чтобы стабилизировать свой внешнеторговый баланс. В силу того, что цены на товары внутри этой страны по вполне очевидным причинам привязаны к курсу национальной валюты, ее номинальный ВВП, выраженный в валюте этой страны, останется неизменным, однако в пересчете на доллары он уменьшится вдвое. Для того, чтобы хоть как-то выправить ситуацию, страна решает нарастить объем добычи сырьевого ресурса, на котором она специализируется, однако по объективным причинам возможности для этого ограничиваются пятьюдесятью процентами. Если страна увеличит объем добычи и экспорта в натуральном выражении в полтора раза, то "реальный рост" ее ВВП составит 50%. Однако в реальности она будет получать от экспорта сырьевого ресурса, на котором специализируется ее экономика, лишь 75% дохода, который она получала до падения цен. Соответственно, уровень потребления ее граждан и ВВП в долларовом выражении в итоге составят лишь три четверти от докризисного уровня. Благосостояние граждан этой абстрактной страны в целом ощутимо снизится, несмотря на впечатляющие темпы реального роста ее ВВП. Таким образом, в случае страны с сырьевой экономикой "реальный рост" ВВП далеко не всегда свидетельствует о росте благосостояния людей, а вот падение номинального ВВП в долларовом эквиваленте фактически всегда сопровождается снижением уровня потребления материальных благ. Иными словами, динамика номинального ВВП таких экономик в долларовом выражении является более адекватным индикатором изменения благосостояния людей, нежели чем реальный рост ВВП, положительные значения которого далеко не всегда свидетельствуют о росте потребления материальных благ населением.
В 2015-2016 годах реальный рост ВВП Казахстана составлял чуть более 1% в год, и лишь в 2017 г. общая картина стала несколько выправляться: по итогам трех кварталов ИФО ВВП составил 104,3%. Однако наибольший вклад в реальный рост сделали добывающие предприятия: ИФО сектора "Горнодобывающая промышленность и разработка карьеров" составил в этом периоде 111,3%, рост объемов производства товаров и услуг в других отраслях был значительно меньше. Собственно, показатели реального роста в данном случае свидетельствуют не о полноценном экономическом развитии, а о росте удельного веса сырьевого сектора и дальнейшем увеличении отраслевого дисбаланса в экономике. Отдельные аспекты "реального" роста ряда отраслей мы рассмотрим в следующей публикации.
С учетом "неравномерного" распределения сырьевой ренты в Казахстане вряд ли будет уместным делать выводы о том, что "реальный рост" ВВП в 2017 г. привел к росту доходов и увеличению качества жизни населения в целом. В то же время стоит напомнить, что, судя по последним статистическим данным, по итогам 2017 года ВВП Казахстана в долларовом выражении окажется ниже уровня 2015 года.
В своих отчетах о проделанной работе центральные органы государственной власти предпочитают ссылаться на "обобщенные" статистические показатели в процентном выражении, причем для правительства "любимым" статистическим показателем является "реальный" рост ВВП. Более того, судя по отчетам и программным документам, пресловутые проценты роста во многих случаях становятся чуть ли не самоцелью государственных органов. При этом в их отчетах "статистические успехи" обычно описываются довольно сухо: в большинстве случаев чиновники предпочитают обходиться без подробных разъяснений, как эти цифры влияют на жизнь среднестатистического казахстанца.
В то же время рядовые казахстанцы в большинстве случаев проявляют откровенно индифферентное отношение к отчетам чиновников об экономическом росте страны, и их равнодушие к достижениям своей страны на экономическом поприще в виде статистического роста ВВП вполне объяснимо. Статистические показатели, которыми оперируют власти, в том числе "реальный рост" экономики, характеризуют некие абстрактные величины, связать которые с благосостоянием населения напрямую довольно проблематично. Жители Казахстана уже привыкли к тому, что экономические успехи государства, отражаемые в официальной статистике, довольно слабо влияют на их социальное самочувствие и материальное благополучие. Тот же рост ВВП невозможно "намазать на хлеб", им нельзя рассчитаться в магазине, сам по себе он не подразумевает роста социальной защищенности или снижения реального уровня безработицы, который несколько отличается от официально декларируемого. В этой ситуации зачастую складывается впечатление, что государственные органы используют статистические показатели не столько для принятия управленческих решений в сфере экономической политики, сколько для пиара собственных, подчас мнимых достижений.
* * * * *
План-2025, как это следует из его текста, "запускает процессы Третьей модернизации страны, объявленные главой государства в начале 2017 года и охватывающие политические и институциональные изменения, изменения общественного сознания и экономики", чем "обеспечит продвижение Казахстана в лигу тридцати развитых стран мира". В документе также говорится, что в него "заложена новая модель экономического роста, базирующаяся на стимулировании экспортоориентированного производства за счет повышения производительности и сложности экономики, развития человеческого капитала и привлечения частных средств в условиях роста конкуренции, лидирующей роли частного сектора и реализации потенциала развития регионов страны". Впрочем, обо всем этом так или иначе говорится уже не один десяток лет, однако за прошедшие годы Казахстан мало продвинулся в реализации этих задач.
В плане стилистики и смыслового наполнения План-2025 не сильно отличается от предыдущих концептуальных документов, посвященных развитию Казахстана. Регулярное проявление стратегического гения казахстанских чиновников стало уже привычным, и содержание всевозможных концепций, планов и стратегий, по большому счету, не сильно изменяется от документа к документу. В то же время ряд моментов делает План-2025 отличным от предыдущих документов – в каком-то смысле это позволяет говорить даже о переходе на новый уровень стратегического планирования.
В самом Плане-2025 говорится, что в процессе его разработки "изучены более 100 глобальных мегатрендов и выработаны сценарии глобального развития". К сожалению (а с другой стороны, к счастью), разработчики документа предпочли не приводить в нем весь список "изученных мегатрендов", не объяснили, каким образом эти "мегатренды" были выявлены, и в целом не стали вдаваться в объяснение того, что они вкладывают в этот термин. На наш взгляд, авторам стоило бы отдать должное американскому писателю-футурологу Дж. Нейсбиту, благодаря перу которого сам термин "мегатренды" появился в 1982 г. Кроме того, разработчики документа, по-видимому, интересуются не только футурологией – в тексте документа прослеживается что-то похожее на влияние идей трансгуманизма и даже конспирологии. Так, в Плане-2025 уделяется внимание некоему "поколению Z", а одна из задач в нем сформулирована как "Развитие "цифровых людей"".
В результате изучения сотни с лишним "мегатрендов" разработчики Плана-2025 разработали три сценария мирового развития, которые были образно названы "Бум технологий", "Единый открытый мир" и "Разрозненный мир". Судя по контексту, задачи, связанные с развитием Казахстана вплоть до 2025 года, были сформулированы на базе именно этих трех сценариев и с учетом сотни "мегатрендов". В итоге мы получили возможность ознакомиться со стратегическим планом, масштабы и широта которого в каком-то смысле поражают воображение – он охватывает такие, казалось бы, несовместимые в рамках одного документа направления активности чиновников, как, например, применение технологий "блокчейн", снижение материнской смертности, "перезапуск научной репутации", "постоянный контроль качества продуктов", развитие "медицинского туризма", "рост конкурентоспособности регионов" и "увеличение племенного генофонда" в животноводстве.
В целом же после ознакомления с Планом-2025 возникает тревожное чувство в отношении будущего экономического развития Казахстана. Не совсем понятно, куда может зайти экономика в стране, где экономическая политика строится на основе "произведений" в стиле бюрократического фэнтези, а главным мерилом эффективности деятельности чиновников выступают абстрактных ВВП по ППС и "реальный" рост, имеющий весьма отдаленное отношение к росту благосостояния людей.
